80-летию Победы посвящается.

 

ОНИ ЗАЦВЕТАЮТ В ПОЛНОЧЬ

 

Пьеса.

 

Автор Эвелина Пиженко.

 

Данный текст является авторской (интеллектуальной) собственностью Пиженко Эвелины Николаевны.

Пьеса «Они зацветают в полночь» основана на реальных событиях. Однако, в сюжете присутствует художественный вымысел. Имена реальных героев изменены. Вымышленные герои носят вымышленные имена. Любые совпадения носят случайный характер.

 

 Лейтмотивом пьесы служит мысль, что война – самое страшное зло на земле, поскольку безжалостно ломает судьбы, уничтожает веру, убивает надежду, отнимает самое ценное для любого человека – свободу. Но, самое главное – она не заканчивается с последним выстрелом.

 

Краткое описание:

Настя Галушка, а ныне Настасья Беккер – бывшая «остовка», вместе с миллионами советских людей насильно вывезенная в 1942 году в Германию на принудительные работы. Несмотря на тяжёлый труд, унижения, тяготы лагерного быта, Настя не утратила жизнелюбия и веры в лучшее. Она как может поддерживает своих подруг и соседок по лагерному бараку, рассказывая им сказки своей бабушки.

После освобождения в 1945 году Настя возвращается на Родину, но уже не одна, а с дочерью Галинкой – так она представляет всем четырёхлетнюю девочку, которая говорит только на немецком языке. После положенной «фильтрации» Настя вместе с группой других бывших остарбайтеров попадает на поселение в небольшой уральский городок. К поселенцам местные жители относятся с недоверием и презрением, считая бывшими пособниками врага. Настя и Галинка на себе испытывают судьбу «отщепенцев» — это и оскорбительные прозвища, и осуждающие пересуды за спиной. Особенно это относится к девочке, русское происхождение которой для посторонних остаётся под сомнением. Галинка слышит постоянные насмешки от одноклассников, которые называют её дочерью фашистского солдата. Не облегчает их жизнь и нынешний муж Насти – любитель пьяных скандалов. Но преодолевать все выпавшие на долю невзгоды, как и прежде, помогают жизнелюбие, неистребимая вера в лучшее и, конечно же, сказочные истории, которые теперь выдумывает мама Настя…

 

Пьеса состоит из 2-х действий и 7-ми картин. Первое действие происходит в бараке немецкого трудового лагеря в 1942 году. Второе действие относится к началу 50-х годов прошлого столетия.

 

По времени пьеса рассчитана на 1 час и 30 минут.

Объём – 27 страниц в формате ворд 14-м кеглем.

 

 

Действующие лица:

 

НАСТАСЬЯ. Женщина 24, затем 34-х лет. Родом из центральных чернозёмных областей России. В годы войны была принудительно угнана в Германию на работы. После освобождения возвращена в СССР и определена на поселение в уральский городок. Покорно принимающая тяготы судьбы, но не утратившая жизнелюбия и способности верить в лучшее.

ГАЛИНКА. Приёмная дочь Настасьи. Девочка 10-11 лет неизвестного происхождения. Добрая, кроткая. Считает Настасью родной матерью.

УЧАСТКОВАЯ. Женщина средних лет. Строгая, умеет работать с «контингентом». Несмотря на внешнюю грубоватость, не лишена чувства справедливости.

КОБЕЛЁВА. 35 – 40 лет. Женщина в разводе. Нервная, постоянно чем-то раздражена. Мать 10-летнего сына.

МАРКОВНА. Женщина 50-55 лет. Соседка Настасьи по коммунальной квартире. Любопытная, сплетница.

МАРФА. 40 лет. Родственница и землячка Настасьи. Расчётливая, с далеко идущими планами. Себе на уме.

МАРИЯ. Женщина 28-35 лет. Родом из центральных чернозёмных областей России. Соседка Настасьи по лагерному бараку. Внутренне тяжело переживает своё положение остовки.

ЕВА. Молодая женщина 25-30 лет. Полька. Соседка Настасьи по лагерному бараку. Мать двоих малолетних сыновей. Говорит по-польски.

ОЛЕСЯ. Девушка 20-22 лет. Родом из Белоруссии. Соседка Настасьи по лагерному бараку. Говорит с белорусским акцентом.

ТЕРЕЗА. Женщина неопределённого возраста и национальности. Умирающая соседка Настасьи по лагерному бараку. Роль практически без слов.

 

 

ДЕЙСТВИЕ 1.

 

Кулисы закрыты. Звучит музыка (Фон 1). Голос за кадром.

 

ДИКТОР. О них не писали стихов, не складывали песен. Их долгие годы не признавали жертвами фашизма. О них не принято было говорить на праздничных мероприятиях. Они – это люди, насильно вывезенные в фашистскую Германию в годы Великой Отечественной Войны. Они — более пяти миллионов человек, обречённых на рабский унизительный труд, против воли оторванных от семьи и родного дома, лишённых права на свободу и достойную жизнь. И даже после возвращения из немецкого ада вынужденных носить позорное клеймо «остарбайтера».

Об одной такой судьбе наш сегодняшний рассказ.

 

Видеоряд 1.

 

КАРТИНА 1.

 

Изображение 1.

Сцена представляет собой небольшую часть барака немецкого трудового лагеря. Вдоль стен – грубо сколоченные нары, посредине – стол. На одном из топчанов лежит Тереза. Она крайне истощена, при смерти.

На заднем плане слышится немецкая речь, топот ног. Дверь в барак открывается, входят Ева, Мария, Настасья, Олеся. Они одеты в синие куртки и юбки. На куртках – нашивка «OST». Женщины крайне утомлены, измождены. Видно, что пришли с тяжёлой работы. Женщины расходятся по своим местам. Ева растерянно оглядывается, затем начинает метаться по бараку, заглядывает под стол, под нары.

 

ЕВА (говорит по-польски). Янек!.. Анджей!.. (Продолжает искать). Гдзе?! Гдзе мОи дзьети?! Гдзе?.. Гдзе?! (Зовёт в отчаянии). Янек!.. Анджей!.. Янек!..

 

Ева кидается назад к дверям, выбегает наружу. Слышны её крики: «Янек!.. Анджей!..». Вновь слышится немецкая речь: «Цурюк!.. Цурюк!..». Слышна возня, Еву кто-то силой вталкивает назад в барак. Слышен лязг замка. Ева вновь бросается к дверям, но женщины её удерживают, усаживают на нары. Пытаются уговаривать.

 

НАСТАСЬЯ. Погоди, Ева, погоди… Успокойся!..

ЕВА (кричит по-польски). НЕма их!.. нЕма их!.. (Их нет).

НАСТАСЬЯ. Тихо, тихо!.. Может, они с Гансом куда ушли? Он же иногда с ними разговаривает через дверь. Может, пожалел да выпустил погулять?..

МАРИЯ. Да вон он, Ганс… На посту, один…

ОЛЕСЯ. Плохо дело, девочки… Мальчишки трёхлетние, сами бы никуда не ушли. Нужно у Терезы спросить. (Подходит к больной женщине, присаживается рядом, спрашивает и жестикулирует, пытается донести смысл слов на пальцах). Тереза, ты меня слышишь?.. Где дети?.. Их кто-то забрал?.. Кто-то приходил?..

 

Тереза что-то слабо бормочет, слышно слово «машина… машина…».

 

ОЛЕСЯ. Машина?.. (Оборачивается к остальным). Говорит, машина приезжала… (Снова Терезе, показывает на глаза, пото на уши). Ты видела? Или только слышала?..

 

Тереза слабо показывает на своё ухо.

 

МАРИЯ. Да что она могла видеть? Который день не поднимается.

ОЛЕСЯ. Говорит, слышала. (Терезе). Кто-то к нам заходил? Кто?..

 

Тереза снова слабо подаёт знаки, произносит слово «Ирма».

 

ОЛЕСЯ (с тревогой в голосе). Слышите, девочки?.. Майериха приезжала… Вот и до нашего барака добралась, звериное отродье.

НАСТАСЬЯ. Как же так? Говорили же, что не будут больше детей отбирать… Им наши руки нужны. А какая мать после такого на их великую Германию спину гнуть захочет?

МАРИЯ. Верь им больше. Обещали не трогать, а на прошлой неделе из четвёртого барака троих малолетних забрали. Так же матери с работы вернулись, а детей нет. Сначала сказали, что в госпиталь увезли, мол, подлечить, да так и с концами… И докторшу эту же называли – Ирма Майер.

НАСТАСЬЯ. Так, может, они и вправду в госпитале?

ЕВА (вскакивает, снова рвётся к двери, восклицает по-польски – госпиталь). ЩпИтал!.. ЩпИтал!.. Янек!.. Янек!.. Анжей!..

НАСТАСЬЯ (оттаскивает Еву от двери). Тише, тише!.. Нельзя кричать, нельзя!..

МАРИЯ (со слезами в голосе). Молчи, Ева, молчи! Будешь кричать, только хуже сделаешь. В четвёртом бараке так одну из матерей и застрелили… На охранника кинулась, так он её – в упор, из автомата… Так насквозь и прошил.

ОЛЕСЯ. (Еве). Ты погоди убиваться… Может, Тереза ошиблась… Видишь, помирает, не в себе она.

МАРИЯ (она крайне взволнована). Что ты, Олеся, заладила – ошиблась, ошиблась… Что уж врать-то?! Не в первый раз такое в лагере, и не в последний. Мы для них – хуже скота. И дети наши для них – всего лишь тело с кровью… Потому и угоняли баб вместе с младенцами. И я бы своего Василька взяла, да, спасибо, мама не пустила!.. А то бы и его… (Смотрит на свои руки, говорит сквозь зубы). Сама бы своими руками эту гниду фашистскую задавила!.. Уж я бы её давила!.. Ох, как давила бы!..

ОЛЕСЯ. Тише, Мария!.. А то охранник услышит!..

НАСТАСЬЯ. Сегодня Ганс на посту. Он тихий.

ОЛЕСЯ. Все они звери. Все до единого!

НАСТАСЬЯ. Погодите детей хоронить, ещё ничего не известно.

МАРИЯ. Настя, да что себя обманывать? Сказано же – заходила сюда эта нелюдь. Как пить дать, увела мальчишек. Этим фашистам не только руки наши нужны, а ещё и кровушка… Кровушка… Кровушка!.. Детская кровушка…

НАСТАСЬЯ (Марии). Да тише ты! (Показывает на Еву). Она же всё понимает, хоть и полька. (Обращается к Еве, разговаривает с ней как с ребёнком). Погоди, Ева… Мы сейчас у Ганса спросим. Он парень не злой, хоть и немец. Ты посиди, я сейчас…

 

Настасья подходит к двери, стучит (Фон 2).

 

НАСТАСЬЯ (говорит по-немецки). Офнен!.. Гер вёхтер!.. Офнен битте!..

 

Слышится лязг замка (Фон 3). Дверь приоткрывается, Настасья выходит. Ева сидит с окаменевшим лицом. Мария подходит к Терезе, поправляет подушку, одеяло.

 

МАРИЯ. Уснула… Не ест ничего. Видать, недолго осталось. (Проходит к своим нарам, садится). Вот что я вам скажу, девоньки… Все мы здесь подохнем. Все до единой.

ОЛЕСЯ. С чего бы это?

МАРИЯ, Посмотри на Терезу. Какая девка была… Кровь с молоком. А сколько выдержала? Два месяца и – всё!

ОЛЕСЯ. Так упала она на работе. Несчастный случай. Отшибла что-то внутри, потому и угасла…

МАРИЯ. А почему упала? Потому что лестницы без перил. А почему угасла? Потому что нам медицинская помощь не положена… Вот так и мы однажды…

ОЛЕСЯ. Не дождутся. Наизнанку вывернусь, а доживу до светлого часа. Не мою, а их поганую смерть увижу!

МАРИЯ (скептически). Какой тебе светлый час, дурёха? Не будет у нас его, хоть и победят наши. Забыла, кто мы теперь?

ОЛЕСЯ. Ну, пленные. Что такого?

МАРИЯ. Пленные… Ты на заводе для кого работаешь?.. Для Германии! А завод-то военный. Это мы своими руками помогаем фашистам захватывать нашу страну… убивать наших людей… Значит, мы такие же убийцы. И я убийца… И Настасья… Даже Тереза – убийца, хоть и помрёт вот-вот… 

ОЛЕСЯ (с напором). А я сюда не по доброй воле приехала! Может, тебя открыткой с розами приглашали, а мне повестку из немецкой комендатуры в руки сунули… А там – чёрным по белому: «в случае неявки на сборный пункт понесут наказание все члены семьи»! Вот если бы я отказалась, тогда была бы убийцей – матери, сестёр, племянников!.. А так – хоть они живы… Так что, если хочешь, считай себя убийцей… А я никого не убила.

МАРИЯ (с горечью). Открыткой с розочкой, говоришь… Нет, Олеся. И мне открытку не присылали. Когда призвали мужа на фронт, я к маме с сыночком из города приехала, думала, что до них немец не дойдёт… А он дошёл. Староста – из своих, деревенских… Собственноручно немцам списки составлял, кто годен на работу… И меня туда включил, шкура продажная. Просто однажды зашли в хату и говорят – собирайся! Выпала тебе, Мария, огромная честь: поедешь работать на великую Германию. А если не захочешь, то вот канистра с бензином, а вот спички… Загорится ваша хата месте с тобой и твоим выродком! Вот такая была мне открытка… С розочками.

ОЛЕСЯ (подходит к Марии, обнимает её). Ничего, Машенька, однажды вернёшься ты домой. Увидишь и маму… И сыночка… И мужа любимого!

МАРИЯ. Всё на свете бы отдала за это. Да только не бывать моему счастью. Даже если и вернусь, как я Алёше своему в глаза посмотрю? Он там, на фронте, врага бьёт, а я – здесь, на этого врага по двенадцать часов в сутки работаю… Часто в глазах темно от голода… А я за станок держусь и работаю, работаю… Не на свою победу… На чужую последние силы отдаю! Иногда выточу деталь и думаю: а, вдруг, снаряд с этой деталью в танк Алёшкин попадёт?.. Или на мамину деревню прилетит?.. Как жить-то с этим, Олеся?..

 

В барак возвращается Настасья.

 

НАСТАСЬЯ. Ох, девчата… Правду сказала Тереза… Машина с красным крестом приезжала, значит, в госпиталь мальчишек увезли…

ОЛЕСЯ. Да что же это такое, девочки?! Опять! Отцы на фронте этих зверей бьют, а деточки своей кровью недобитым фашистам жизнь спасают?! А я… (смотрит на свои руки). А я вот этими руками на них работаю?!

 

Ева вскакивает, начинает рвать на себе волосы, воет, потом бросается к Терезе. Хватает ту за грудки, трясёт, кричит на неё по-польски.

 

ЕВА (Терезе). Для чЭго?! Для чЭго позволитас?! (Почему ты позволила?). Для чЭго?! Для чЭго?!

МАРИЯ (бросается к Еве). Да что же ты делаешь?! Она-то при чём?!

 

Женщины оттаскивают Еву от Терезы. Она не может успокоиться. Настасья снова пытается поговорить с ней, садится рядом, обнимает, гладит по голове.

 

НАСТАСЬЯ. Тише, Евонька, тише!.. Ты сыночкам так ничем не поможешь, только себя погубишь! А, что, если они здесь, в соседнем госпитале?.. Кто их кроме тебя выручит?.. Слушай, что скажу… Если ночью будет воздушная тревога, Ганс снимет замок… Охраны не будет! Мы с тобой побежим до госпиталя… Тут недалеко, все будут в убежище, а мы побежим… Только нужно быстро-быстро, пока не закончится налёт. Понимаешь меня?! Иначе расстреляют за побег. Мы их найдём!.. Вот увидишь!.. Времени мало прошло. Они там, в госпитале!.. И Янек, и Анжей! Мы их заберём, понимаешь меня? Понимаешь?..

МАРИЯ (скептически Настасье). Ты-то куда побежишь, дурочка? Еву можно понять, это её дети. А ты – куда? Если под бомбы не попадёшь, так потом немцы за побег к стенке поставят!

НАСТАСЬЯ. Не поставят. Они этих налётов как чёрт ладана боятся. Чуть что – в убежища прячутся. Сама сколько раз замечала.

МАРИЯ. Думаешь, снаряд только в немцев летит? Ему плевать, кто внизу, ты или кто-то другой. Он национальность не разбирает.

 

Женщины укладываются на свои нары. Переговариваются.

 

НАСТАСЬЯ. Ничего. Я молитву знаю. Есть такая молитва сильная… Как прочтёшь, тебя ни пуля, ни штык не возьмёт!

МАРИЯ. Отчаянная ты, Настя. Молитвы, сказки…

НАСТАСЬЯ. А я в хорошее верю. Бабушка моя всегда говорила: хорошего на свете много, просто люди быстрее видят плохое… И ещё она говорила, что злых людей на свете не бывает…

МАРИЯ. Кто же тогда совершает это самое зло? По-твоему, добрые люди? 

ОЛЕСЯ. Вот именно… Гитлер – добрый? И эта Ирма, которая убивает детей – добрая?.. И те, кто над тобой с автоматами стоит, выходит, тоже не злые?! 

НАСТАСЬЯ. Оно, конечно, так. Просто бабушка чудная была… Говорила, что люди потому кажутся злыми, что не видели, как цветут добринки…

МАРИЯ. Что ещё за добринки?

НАСТАСЬЯ. Цветы… Они могут зацвести где угодно, но только ровно в полночь. И появляются всегда неожиданно… Вот идёшь по лесу или просто по улице – кругом трава… А, может, даже снег… И вдруг – раз! Цветы! Да такие красивые!.. Запах – в самую душу проникает! Откуда взялись – непонятно… И куда потом деваются – неизвестно… Но кто увидит, как они цветут, у того душа переворачивается. И человек становится добрым, смелым, справедливым…

МАРИЯ. Сказочница была твоя бабушка… Никто этих цветов отродясь не видел, а добрые люди всё равно есть. Вот муж мой, Алексей, и храбрый, и добрый… А никаких «добринок» не встречал. Уж я бы знала.

НАСТАСЬЯ. Не знаю, Мария. Может, и сказочница. Только от таких сказок мне всегда становилось легко-легко! И даже сейчас – иногда глаза закрою, и представляю… А, бывает, деталь фашистскую вытачиваю, а сама думаю: вот бы вместо этого снаряда появился цветок… Чтобы не осколки на землю сыпались, а лепестки!.. 

ОЛЕСЯ (со злостью). То-то бомьы на наши города летят и летят… Замолчи, Настя. Слушать тебя уже не могу!

НАСТАСЬЯ. Ну, и замолчу. Только если ни во что не верить, зачем тогда и жить? Вот я сейчас верю, что найдём мы Янека и Анджея. Слышишь, Ева?.. Верю!.. И ты верь!

ЕВА (смотрит на Настасью, как во сне повторяет за ней). Да… ЗаберОм… ЗаберОм… Янек… Анджей… ЗаберОм…

 

Свет потихоньку гаснет. Слышится звук сирены. самолёта, летящих бомб (Фон 2). Затем звучит музыка (Фон 1).

 

Кулисы закрываются.

 

 

 

ДЕЙСТВИЕ 2.

 

 

КАРТИНА 1.

 

Изображение 2.

Начало 50-х годов прошлого столетия. Милицейский участок. За столом – участковая, она что-то пишет, затем откладывает ручку, перечитывает написанное. Напротив – Настасья. Выглядит смирно и немного виновато.

 

УЧАСТКОВАЯ (читает). Значит, так… Беккер Анастасия Павловна… Одна тысяча девятьсот восемнадцатого года рождения… Проживаешь – улица Пролетарская, дом четыре, комната восемь… Работаешь на заводе имени Будённого токарем… Правильно?

НАСТАСЬЯ. Всё правильно, товарищ участковая.

УЧАСТКОВАЯ. Гражданка.

НАСТАСЬЯ. Чего?..

УЧАСТКОВАЯ. Для тебя – гражданка участковая.

НАСТАСЬЯ. Как скажете, товарищ… То есть, гражданка участковая.

УЧАСТКОВАЯ. Что же ты, гражданка Беккер, общественный порядок нарушаешь?

НАСТАСЬЯ (смотрит в сторону, пожимает плечами). Так чего я нарушаю… Ничего я не нарушаю. На работу не опаздываю, вечером дома нахожусь, как положено… общее крыльцо в своё дежурство выметаю… Не нарушаю я ничего, гражданка участковая.

УЧАСТКОВАЯ (достаёт другое заявление). А вот тут гражданка Кобелёва пишет, что ты избила её сына, Кобелёва Вадима, ученика четвёртого класса. (Читает). «Нанесла несколько ударов по лицу, надорвала левое ухо, оторвала рукав пальто». Что скажешь?

НАСТАСЬЯ (растеряна). Да неправда это. То есть, за ухо я его, конечно, потрепала… А по лицу не била, и никакого пальта на нём не было… Телогрейка была, а пальта – не было.

УЧАСТКОВАЯ. Так за что ударила мальчика?

НАСТАСЬЯ. Говорю ж, не ударяла. За ухо схватила, признаю. А ударять – не ударяла. Вот вам крест! (Крестится).

УЧАСТКОВАЯ. Ты мне это брось, гражданка Беккер. Ты хоть понимаешь, чем для тебя это может закончиться?

НАСТАСЬЯ. Оштрафуют, что ли?

УЧАСТКОВАЯ. Это в лучшем случае. Как ты не поймёшь, Анастасия! Ты находишься на поселении, у тебя в личном деле – статья… Да, не самая тяжёлая, но статья. Тебе бы сидеть тихо и рта не раскрывать. А ты руки распускаешь.

 

В помещение врывается Кобелёва. Она разъярена, сразу накидывается на Настасью.

 

КОБЕЛЁВА (Настасье). Что, допрыгалась?! А я тебе говорила – твои делишки просто так не пройдут!

УЧАСТКОВАЯ (Кобелёвой). Гражданка Кобелёва, я вас вызывала на шесть часов, зачем вы сейчас пришли?

КОБЕЛЁВА. А чтобы она не наплела здесь всякого вранья! Она знаете, какая сказочница?! Так распишет, что от правды не отличишь! Только врёт постоянно, врёт!

УЧАСТКОВАЯ. И, всё-таки… Приходите к назначенному времени вместе с сыном. А сейчас вы мне будете только мешать.

КОБЕЛЁВА. А я тихонько, товарищ участковая. Вы допрашивайте, допрашивайте! А уж я соврать ей не дам!

УЧАСТКОВАЯ. Гражданка Кобелёва!..

КОБЕЛЁВА. Кобелева я!

НАСТАСЬЯ (как бы промежду прочим). Кобелёва, Кобелёва!..

УЧАСТКОВАЯ (заглядывает в заявление). По паспорту вы – Кобелёва.

КОБЕЛЁВА. Это ошибка! Паспортистка неправильно букву написала, а так я – Кобелева.

УЧАСТКОВАЯ. Ну, хорошо, хорошо. Присядьте, только молча.

КОБЕЛЁВА. Я вот тут – в уголочке!..

УЧАСТКОВАЯ (к Настасье). Итак, гражданка Беккер, повторяю вопрос. За что ударила мальчика?

НАСТАСЬЯ. За ухо я его потрепала. А за что – тоже отвечу. Он дочку мою, Галинку, словом нехорошим обозвал.

КОБЕЛЁВА. Врёт! Врёт она, товарищ милиционерша! Мой Вадик таких слов даже не знает!

УЧАСТКОВАЯ. Каких слов?

КОБЕЛЁВА. Про которые она вам наплела!

УЧАСТКОВАЯ. Мы до слов ещё не дошли.

КОБЕЛЁВА. И не дойдёте! Потому как не было никаких слов!

НАСТАСЬЯ. Были слова, гражданка участковая. Только я их повторить не могу.

УЧАСТКОВАЯ. Почему?

НАСТАСЬЯ. Совестно мне. Про себя бы повторила, а про дочку – не могу.

УЧАСТКОВАЯ. Тебя обвиняют в применении насилия, а ты отказываешься давать объяснения. Я ведь так и запишу: нанесла физический вред без видимых причин!  

КОБЕЛЁВА. Товарищ участковая, вы там ещё добавьте, что она неоднократно подвергала опасности жизнь моего сына! Грозилась нанести эти… как его… (достаёт из кармана кусок бумаги, читает) тяжёлые физические увечья!

УЧАСТКОВАЯ. Тише, гражданка Кобелёва! И до вас очередь дойдёт, тогда и ответите на вопросы.

КОБЕЛЁВА. Кобелева!

УЧАСТКОВАЯ. Повторяю. Вы заявление написали, его у вас приняли. С вами разговор будет позже, и с вашим сыном в том числе.

КОБЕЛЁВА. Извините, товарищ участковая! (Бормочет как бы про себя, но так, чтобы было слышно всем). Набралась там, в Германии, фашистских замашек, теперь здесь их устанавливает! До нас Гитлер не добрался, так этих немецких прихвостней навезли. (Настасье). Знаем, чем вы там, в плену, занимались! Наслышаны!

УЧАСТКОВАЯ (с силой хлопает ладонью по столу). Ещё слово, и я попрошу вас уйти. (Настасье). А тебе, гражданка Беккер, в последний раз предлагаю объяснить свой поступок.

НАСТАСЬЯ (она подавлена словами Кобелёвой). Так сказала я уже. Вадик, сын её, дочку мою, Галинку, обзывает. И не то, чтобы один раз… А всё время. И на улице, и в школе. Да ещё других мальчишек подговаривает. Совсем девчонке жизни нет.

УЧАСТКОВАЯ. Что же он такое говорит? Не хочешь вслух, напиши на бумаге. (Протягивает Настасье листок и карандаш). Пиши, пиши.

 

Настасья пишет на листочке слова. Кобелёва заглядывает в листок, читает про себя, шевелит губами. Настасья протягивает листок Участковой.

 

КОБЕЛЁВА. Врёт. Не говорил Вадик такого.

УЧАСТКОВАЯ (Настасье). А ты всё это лично слышала?

НАСТАСЬЯ. Мне Галинка рассказывает. Приходит из школы и плачет. Вот и лопнуло терпение.

УЧАСТКОВАЯ. Ты бы с ним поговорила вначале. Объяснила, что так нельзя.

НАСТАСЬЯ. Да пробовала я. Сказала, ещё раз Галинка пожалуется, уши надеру.

КОБЕЛЁВА (с победной интонацией). Вот! Слышали?! Сама признаётся, что угрожала!

НАСТАСЬЯ (бросает взгляд на Кобелёву, затем продолжает речь). Так он и меня обложил. Отбежал подальше и кричит: «немецкая подстилка»!

КОБЕЛЁВА. Враньё! Вадик такого сказать не мог!

НАСТАСЬЯ. И ничего не враньё! Я и к ней ходила, к Кобелёвой! Только она со мной и говорить не стала. Не верите, спросите Галинку, со мной она была.

КОБЕЛЁВА. Ой, кого там спрашивать! Такая же врунья, как и мамаша. Она, дочь её, ещё в первом классе знаете, что учудила? Наврала детям, что в лесу в полночь расцветают какие-то цветки добра! А дети – что? Поверили! Собрались идти искать эти цветы. Сбежали ночью из дома и – в лес. И Вадик мой увязался. Родители хватились, побежали искать, только под утро их нашли.

НАСТАСЬЯ (участковой). Было дело, чего скрывать. Только я тогда Галинку крепко отругала.

КОБЕЛЁВА. Отругала она… За такое задницу надрать надо было!

НАСТАСЬЯ. Сроду я дочь не била. Словами-то оно доходчивее…

КОБЕЛЁВА. Свою не била, так до чужих дорвалась! А у Вадика здоровье слабое! А с чего крепкому-то быть? Мы тут в войну впроголодь сидели, пока эти… (кивает в сторону Настасьи) на немецких харчах отъедались! А за что её немцы кормили? А?.. Уж не за хорошую ли работу?! Говорят же, снаряды выпускала, которые потом по нам же и били! Вы её накажите, товарищ участковая! Чтобы впредь неповадно было чужих детей трогать!

НАСТАСЬЯ (опускает голову, оправдывается). Не выпускала я никаких снарядов, гражданка участковая. Детали вытачивала на станке… Это было. А снарядов не выпускала… (Поднимает голову, смотрит на Участковую с мольбой). Что ж мне было делать?.. Один – за спиной с автоматом… Другой – напротив с автоматом… А у меня дочка. Мы их с другими детными женщинами утром одних в бараке бросим, и на работу… Все двенадцать часов только и думаешь, как там твоё дитё в холоде, без присмотру… Вернёшься, первым делом глазами ищешь – тут ли?.. Не ушиблась ли где, не покалечилась?.. Всякое ведь бывало. Глянешь – на холодном полу спит… Да слава Богу… Мокрая, грязная, голодная, да хоть живая… Накричится за день и уснёт… Миску варёной брюквы получишь, сначала ей, дитю, натолкаешь… Себе что останется. А в шесть утра опять – на работу, с пустым животом… Вот так и отъедались три года на немецких харчах.

КОБЕЛЁВА. А ты нас тут не жалоби! Сейчас можно что угодно говорить, мы тебя там не видели!

НАСТАСЬЯ. Конечно, не видели. Вы тут в тылу ничего и не видели, до вас немец не дошёл! А мы его ещё в сорок первом в лицо хорошо разглядели!

КОБЕЛЁВА (возмущённо – Участковой). Вы слышали, товарищ участковая?! Слышали?! Да за такое… За такое!..

УЧАСТКОВАЯ. Всё, тишина! (Кобелёвой). Идите, Кобелёва, домой. Придёте, как и договаривались, вечером, с сыном. Не забудьте справку от фельдшера о побоях принести.

КОБЕЛЁВА (растерянно). Справку? Зачем?..

УЧАСТКОВАЯ. Как доказательство наличия телесных повреждений.

КОБЕЛЁВА. Так мы к фельдшеру и не ходили. Я сразу – к вам, с заявлением… 

УЧАСТКОВАЯ. Так сходите сейчас. Если побои есть, она так и напишет. И не забудьте пальто принести

КОБЕЛЁВА. Какое пальто?

УЧАСТКОВАЯ. С оторванным рукавом.

КОБЕЛЁВА. Так я это… А я уже пришила! А что же, ему в драном пальто ходить? Пришила я.

УЧАСТКОВАЯ. Тогда медицинское заключение принесите. Синяки-то не сошли за пол дня?

КОБЕЛЁВА (неуверенно). Синяки-то?.. А знаете, я посмотрю! У Вадика кожа такая, что всё быстро сходит… Я посмотрю!.. (Уходит, в дверях оборачивается). В восемнадцать?

УЧАСТКОВАЯ. В восемнадцать.

 

Кобелёва уходит семенящей походкой. Участковая протягивает Настасье протокол.

 

УЧАСТКОВАЯ. Вот, прочти и подпиши.

 

Настасья читает. Затем подписывает документ, отдаёт Участковой.

 

НАСТАСЬЯ. Что ж мне теперь будет?.. За ухо-то?..

УЧАСТКОВАЯ. Посмотрим. Если будет медицинское заключение о нанесённых телесных повреждениях, то будет один разговор. Если повреждений не окажется – другой. Но извиниться в любом случае придётся.

НАСТАСЬЯ. Перед кем?

УЧАСТКОВАЯ. Чьё ухо крутила, перед тем и извинишься. И это на первый раз.

НАСТАСЬЯ. А как же с дочкой?.. Ведь затравили девчонку, гражданка участковая… Словами матерными не брезгуют…

УЧАСТКОВАЯ. Будут свидетели, пиши заявление. А без свидетелей слово к делу не пришьёшь. И сама разбираться даже не вздумай. Ты на контроле, с тебя первый спрос.

НАСТАСЬЯ. Спасибо и на этом.

УЧАСТКОВАЯ. Ступай.

 

Настасья торопливо направляется к двери, затем неожиданно возвращается.

 

УЧАСТКОВАЯ. Что ещё?

НАСТАСЬЯ. Там это… Заявление на мужа я на прошлой неделе писала…

УЧАСТКОВАЯ. Помню. Завтра передаю материалы в суд.

НАСТАСЬЯ. Не надо… Не передавайте, Христом богом прошу.

УЧАСТКОВАЯ. Это почему же?

НАСТАСЬЯ. Примирились мы… Не надо в суд.

УЧАСТКОВАЯ. Примирились, говоришь? А то, что он тебя ударил, уже забыла? Комнату в щепки разнёс, стёкла побил?

НАСТАСЬЯ. Раскаивается он. Как это… Встал на путь исправления.

УЧАСТКОВАЯ. Это в который раз? В прошлом месяце ты то же самое говорила.

НАСТАСЬЯ. Тогда не я заявление-то писала. Соседи. Я только просить приходила. Сначала их, потом – вас…

УЧАСТКОВАЯ. Дождёшься, Анастасия, что он тебя вконец покалечит.

НАСТАСЬЯ. Так обещает, говорит, не повторится. А если суд, то характеристика испортится… На работе-то он на хорошем счету.

УЧАСТКОВАЯ. Ты о ребёнке бы лучше подумала, как ей с таким папашей живётся.

НАСТАСЬЯ. Так что же делать-то, гражданка участковая? Это он пьяный буйный… А трезвый и мухи не обидит.

УЧАСТКОВАЯ. А вот у меня другие сведения. Муж твой грубый, и девочку твою часто обижает. Видишь, я всё о тебе знаю.

НАСТАСЬЯ. Ну, а коль знаете… То уж наверно вам известно, что идти мне от него некуда. Комната – его. Он нас с Галинкой туда из уборной забрал.

УЧАСТКОВАЯ. Как понимать – из уборной?

НАСТАСЬЯ. А так и понимать. Мы с дочкой до этого в уборной полгода жили…

УЧАСТКОВАЯ. Не понимаю я тебя. Как можно жить в уборной?

НАСТАСЬЯ. Так можно ж… В сорок пятом нас из плена-то освободили, так сюда, на Урал, на фильтрацию привезли. Народу много, целый эшелон, а размещать негде. Нам с дочкой места в бараках не нашлось… Так комендант нас в уборную-то и определил. Заколотил отхожее место доской, говорит, живите тут, пока не зима. Мы и жили… Галинка, совсем маленькая была, ей места с пятачок хватало. А я что, клубочком свернусь, и ладно… Так даже теплее. А потом муж мой нынешний нас к себе забрал в комнату. Она-то побольше будет, и дочка на топчане спит, всё не на полу.

УЧАСТКОВАЯ. Ничего не понимаю. Уборная – это же туалет!

НАСТАСЬЯ. Ну, да ж… Туалет, это если по культурному. А если по-простому, уборная.

УЧАСТКОВАЯ. Но там же… Запах, грязь!

НАСТАСЬЯ. Сразу видно, что вы не так давно у нас. До вас участковый был, тот не удивлялся, всякого повидал. Да что я вам говорю… (С чуть заметной иронией). Вы ж всё про меня знаете… У вас, поди, записано.

УЧАСТКОВАЯ (достаёт из стола заявление, протягивает Настасье). Вот твоё заявление. Ступай.

 

Настасья забирает заявление, уходит. Затемнение.

 

 

КАРТИНА 2.

 

Изображение 3.

Вечер. Улица городка, скамейка. Галинка прыгает по тротуару, пытается согреться. Из-за кулис появляется Настасья.

 

ГАЛИНКА (кидается к матери). Мама!

НАСТАСЬЯ. А ты чего не дома? Замёрзла, поди? Ничего, сейчас придём, кипятка согреем.

ГАЛИНКА. Мама, не надо ходить домой.

НАСТАСЬЯ. Это почему?

ГАЛИНКА. Дядя Виктор опять пьяный. Кричит, что всех убьёт. И тебя, и меня, и всех соседей… Дверь у Марковны вышиб… Она сказала, что напишет жалобу и нас всех выселят.

 

Настасья растерянно достаёт заявление, смотрит в сторону, откуда пришла, порывается вернуться, но потом медленно подходит к скамейке, устало садится. Галинка устраивается рядом. Настасья обнимает дочку.

 

ГАЛИНКА. Мама, почему нас никто не любит? Потому что мы из Германии?

НАСТАСЬЯ. Почему же из Германии? Мы из Советского Союза… А в Германии не по своей воле оказались. Я тебе сколько раз рассказывала.

ГАЛИНКА. А ты ещё расскажи… Ну, пожалуйста…

НАСТАСЬЯ. Ох, не до разговоров мне сейчас, Галинка… Ну, да ладно. (Говорит, будто рассказывает давнюю историю. Звучит музыка (Фон 1). Далеко-далеко отсюда есть такое место… Называется село Вишнёвое. Вокруг него – поля, степи, сады… Там тепло, красиво. Весной всё в цвету, как будто дымкой укутано. А летом травой свежей пахнет, фиалками. Солнце такое яркое, что свет проходит сквозь ставни… А ночью всё небо усыпают звёзды…

ГАЛИНКА (говорит заученно). И я там родилась.

НАСТАСЬЯ. И ты родилась, и я родилась. И жили мы в родном доме: ты, я и наш папка… И всё у нас было хорошо. А потом началась война. Папка ушёл на фронт, там его и убили… а нас с тобой угнали в Германию.

ГАЛИНКА (продолжает рассказ). А потом война закончилась, и нас освободили советские солдаты…

НАСТАСЬЯ. Вот видишь, ты сама всё знаешь.

ГАЛИНКА. А почему из Германии мы приехали сюда, а не в Вишнёвое село?

НАСТАСЬЯ. Поезд сюда приехал, вот и мы приехали.

ГАЛИНКА. Нужно было садиться на другой поезд.

НАСТАСЬЯ. Опоздали мы с тобой. Прибежали, а поезд на Вишнёвое уже ушёл. Ну не оставаться же в Германии. Вот и сели в другой.

ГАЛИНКА. А давай сейчас уедем в Вишнёвое?

НАСТАСЬЯ. Давай.

ГАЛИНКА. А когда?

НАСТАСЬЯ. Не знаю. Но однажды обязательно уедем.

ГАЛИНКА. Может, и папка наш найдётся?

НАСТАСЬЯ. Не найдётся, Галинка. Я же говорила, он погиб на войне.

ГАЛИНКА. Как герой?

НАСТАСЬЯ. Как герой.

ГАЛИНКА. А какой он был?

НАСТАСЬЯ. Добрый… Сильный, крепкий…

ГАЛИНКА. А я на него похожа?

НАСТАСЬЯ. Как две капли воды!

ГАЛИНКА. Расскажи про него?

НАСТАСЬЯ. Да я уж сколько раз рассказывала.

ГАЛИНКА. А ты ещё разочек!

 

Галинка удобнее устраивается возле матери, готовился слушать. Закрывает глаза.

 

НАСТАСЬЯ. Он знаешь, какой был?.. Ого-го! Мог один целый дом выстроить. Один целое поле выкосить! А руки у него были – как три моих ладони. И за что ни возьмётся, всё у него спорилось. А уж как меня любил!.. Никогда грубого слова не скажет. Всё – Настенька моя, Настенька!..

ГАЛИНКА. А меня? Меня любил?

НАСТАСЬЯ. А как же! Надышаться не мог! Бывало, возьмёт тебя на руки, и качает, качает… Я ему, бывало, говорю: Гришенька, да спит уже наша Галинка. Положил бы ты её в колыбель. А он мне и отвечает – так, говорит, не хочется от себя её отрывать, доченьку мою любимую!

ГАЛИНКА (заученно повторяет фразу). А потом началась война.

НАСТАСЬЯ. Да.

ГАЛИНКА. Был бы папка живой, уж он бы нас в обиду не дал, правда?

НАСТАСЬЯ. Правда…

ГАЛИНКА. А я знаю, почему фашисты такие злые. Потому что в Германии не растут добринки.

НАСТАСЬЯ. Наверное.

ГАЛИНКА. А у нас в Советском Союзе растут.

НАСТАСЬЯ. У нас растут…

ГАЛИНКА. Только их почему-то не все видят…

 

Затемнение.

 

 

КАРТИНА 3.

 

Изображение 4.

Сцена представляет собой комнату Настасьи и Галинки. Скудная мебель. В одном углу железная койка, в другом – деревянный топчан. На стуле стоит накрытый салфеткой патефон. Посредине стол.

Из-за кулис слышится какой-то шум, стук в дверь (Фон 5).

 

ГОЛОС МАРКОВНЫ. А вам кого?

ГОЛОС МАРФЫ. Настасья Галушка тут проживает?

ГОЛОС МАРКОВНЫ. Галушки здесь нет. Настасья Беккер есть.

 

Снова слышится шум, в комнату входят Марковна и Марфа. Марфа с дорожными узлами.

 

МАРФА. Ох, и далеко забралась Настасья.

МАРКОВНА. А вы-то им кто будете?

МАРФА. Золовка я, Настасьиного брата жена, значит. Навестить приехала, чай десять лет не виделись.

МАРКОВНА. А я соседка, Марковна. Вот их комната. Только никого дома сейчас нет. Галинка в школе, Настя на работе. А Витька в милиции, на пятнадцать суток загремел. А комнаты у нас не закрывают, так что располагайтесь.

МАРФА (проходит, ставил вещи, осматривается). А в милицию-то кто загремел? Муж Настасьи, что ли?

МАРКОВНА. Да муж, муж. Объелся груш… Она ж, поди, писала, какое счастье себе отхватила.

МАРФА. А что ж он, пьёт?

МАРКОВНА. Как за ворот льёт. Нет, когда тверёзый, ничего не скажу, работящий мужчина. Грубый, конечно, девчонку совсем заклевал. Да сами знаете, мужики сейчас на дороге не валяются. Нет законного, так хотя б знакомого. (Хихикает). Но тут у них всё честь по чести, расписанные живут. Настасья и фамилию сменила. Ежели б не пил, сносно бы жили. Так ведь пьёт, да ещё буянит.

………………………….

………………………….

(Продолжение и окончание пьесы – в полной версии).

 

Дорогие друзья! Те, кого заинтересовал данный сценарий, могут написать мне на электронную почту ehvelina—p@yandex.ru

Сумма гонорара невысокая — 800 руб, это маленькая компенсация автору за его нелёгкий труд.

С уважением, автор: Эвелина Пиженко.